Четыре дня страданий Written by Uthur(часть 2)
Затем погладив дрожавшую всем телом пленницу по голове, она помогла ей накинуть на плечи рваную рубаху из грубого полотна. Солдаты схватили женщину за руки и выволокли ее в коридор, в конце которого стояла железная летка. Один из стражников, откинул запор железной дверцы и с трудом распахнул ее. «Маленькой Изой» называли клетку из железных прутьев, меньше чем метр двадцать высотой и
чуть больше 45 сантиметров шириной. Диана начала упрашивать тюремщиков, но они молча заставили ее залезть внутрь. Ей пришлось сильно нагнуть голову, так что подбородок врезался в ее античную грудь, полностью согнутые в коленях ноги прижались к лицу, руки кое-как прижались к бокам. Когда солдаты захлопнули дверь, вдавливая Диану в клетку, в ее спину впились прутья решетки. Темнота и жутко сжавшееся тело вскоре заставили ее заплакать от ужаса и боли. Каждый мускул ее тела был готов разорваться от напряжения, воздух в этой тесной комнатушке был очень сперт и пленница начала задыхаться, по ее телу пробегали мучительные судороги. Короткие минуты проведенные там, казались несчастной бесконечными часами во время этой простой, но страшной пытки.
Замковые часы пробили два ночи и охрана вернулась проведать Генри. Она сидел, согнувшись вперед, почти лишившись чувств, слабо стеная. Нежная кожа между яичками и задним проходом была содрана и на деревянной балке появилась свежая кровь. Его яички распухли во время этой дикой пытки и увеличились почти вдвое. Мошонка стала темно багровой, было видно что его мужские части сильно сдавлены. Стражник подошел к нему и вновь сильно ударил ногой под основание треугольной балки. Генри вновь захрипел и выгнулся дугой от боли. Подняв голову, он принялся проклинать палачей и плюнул в них.
Охранники только расхохотались и узник понял всю бессмысленность своего сопротивления, так как они подвесили еще два мешка с песком к его ногам. Он начал умолять их, но те молча закрепили еще по 8 килограммов груза к каждой его ноге, так что он завопил с новой силой, когда острая грань еще глубже впилась в его интимные части. Солдаты вышли и направились в комнату, где страдала Диана.
Когда они приблизились к двери ее камеры, то еще в коридоре услышали ее стоны и всхлипывания. Когда до нее донеслись их шаги, она принялась молить, чтобы открыли дверцу и позволили ей выйти. Она обещала сделать все, что они захотят. Солдат распахнул дверцу и сжал ее великолепную грудь, спрашивая, как много она понимает под словами, «все, что угодно». Диана только всхлипнула и вновь сказала, что позволит им делать с ней все, что они пожелают.
Стражник помог ей выбраться из «Маленькой Изы» и прислонил к стене. Диана вскрикнула от острой боли, пронзившей все ее тело, когда кровь вновь свободно побежала по ее жилам. Подталкивая ее коленкой под зад, охранник вытащил ее в коридор и женщина поняла, куда он ведет ее. Он притащил несчастную в маленькую комнату, где сидели еще трое тюремщиков. Когда они вошли, солдат крикнул: «Ребята, посмотрите какую восхитительную красотку я привел. Мы чудесно позабавимся с нею! У нее сбриты все волосы, но дыра меж ног тесна и ждет вертела!» Услышав его слова, Диана вспыхнула, но рассудила, что любое насилие все же лучше, чем единственная минута, проведенная в «Маленькой Изе».
Остальные тюремщики быстро очистили стол и Диана легла спиной на него. Она попыталась прикрыться, но сильные мужчины схватили ее за руки и развели в стороны, открыв взглядам прекрасное тело. Ее глаза округлись от ужаса, когда первый надсмотрщик спустил штаны и показал ей свой вставший член. Пока он взбирался на стол, пленница попыталась расслабиться, но не успела. Он прижал головку члена ко входу в ее влагалище и одним толчком вошел в нее до конца, так что его мошонка прижалась к ее заду. Член обдирал сухие стенки ее интимного канала и она застонала. Бедра насилуемой приподнялись, стараясь избавиться от разрывавшего ее мужского стержня, из ее горла вырвался вопль боли и стыда. Она корчилась от боли при каждом толчке насильника, ее внутренности как бы раздирали наждаком, но вскоре в нее ударила горячая струя его семени и боль утихла.
Когда он встал, второй охранник занял его место. На этот раз залившая ее сперма хотя бы увлажнила ее, так что теперь она уже не чувствовала боли. Один за другим стражники получали удовольствие, кувыркаясь с беспомощной красавицей. Последний был особенно жесток, занимаясь любовью, он зверски скручивал и сдавливал ее груди и так сильно щипал узницу за соски, что казалось вот-вот и пойдет кровь. Насытившись, они бросили ее в угол комнаты и там, скрючившись, как ребенок в материнской утробе, она забылась на короткое время. Еще не было пяти утра, когда солнце появилось над лесом, окружавшим замок. В казарме началась бурная деятельность. Солдаты выстроились на тюремном дворе, куда к столбу для наказания кнутом уже приволокли двух провинившихся. Одного из них вытолкнули вперед, его руки стянули веревкой, подняли над головой и привязали к столбу, ноги притянули к его основанию толстым кожаным ремнем. Начальник стражи подошел к нему и одним рывком разорвал на спине приговоренного рубаху. Взяв в правую руку вымоченную в рассоле «кошку-девятихвостку», он что есть мочи размахнулся и первый удар обрушился на обнаженную спину несчастного.
Дикий вопль вырвался из груди наказываемого почти одновременно с ударом. На его коже появились девять багровых полос. Громкий счет «Один» эхом прокатился по двору. На третий удар преступник отозвался стоном и плачем. К восьмому взмолился о пощаде и истошно орал при каждом новом. Когда на его окровавленную спину упал семнадцатый, ноги его подкосились и он повис на врезавшейся в его запястья веревке. Последнего удара он уже не почувствовал, обессилено свисая со столба, его запрокинутое лицо было залито слезами, глаза ввалились, губы были искусаны до крови, спина представляла собой кровавые лохмотья. Начальник взял в руки бадейку с рассолом и выплеснул круто посоленную воду прямо на истерзанную плоть. Тело истязуемого содрогнулось от непереносимой боли и он потерял сознание, превратившись в болтающийся на веревке мешок.
Его отвязали и он распластался на траве. Второй осужденный попытался вырваться, но его быстро одолели и привязали точно так же, как и его товарища по несчастью. Когда первый удар рассек его кожу, он закричал и его тело выгнулось дугой. При каждом новом ударе его тело корчилось, изгибалось, пыталось вжаться в столб чтобы хоть как-то уменьшить жгучую боль. К восемнадцатому удару он лишился чувств. Старший охранник влил ему в рот уксуса, узник закашлялся и пришел в себя. Следующий удар вырвал из его уст нечеловеческий вопль. Когда наказание завершилось, он, полумертвый от боли, обмочился. Обоих наказанных солдат отнесли обратно в казарму и положили лицом вниз на нары, закутав их израненные спины влажными тряпками.
Проснувшись с первыми лучами солнца, Джаспер прямиком направился в камеру Генри. Его жертва сидела на «лошадке», слабо стеная. Джаспер пнул по деревянной балке и узник вскрикнул от боли. Джаспер ухмыльнулся, перерезал веревки, удерживавшие грузы и дал им упасть на пол. Вся промежность пленника была залита кровью и кожа на ней была содрана до мяса. Мошонка приобрела темно багровый цвет, яички распухли, достигнув размера куриного яйца. Оставив корчащегося от боли Генри на холодном камне пола, Джаспер пошел проведать прекрасную Диану.
Когда тюремщики спохватились, что уже поздно и палач может застукать их, они поволокли Диану в камеру к «Маленькой Изе». Красавица зарыдала, умоляя их подождать хоть немного, но они пинками загнали ее внутрь клетки и захлопнули дверцу. К приходу Джаспера она провела там всего полчаса, но за такое короткое время боль показалась ей уже адскими муками и она кричала, прося о пощаде. Палач вытащил ее из клетки, приковал к стене и дал немного каши и воды. Несчастная немного пришла в себя.
Примерно в полдень Джаспер повел чету пленников в пыточную камеру. Увидев во что их превратили, они содрогнулись от ужаса. Крепко обнявшись, несчастные попытались хоть как-то утешить и ободрить друг друга.
Диану приковали к позорному столбу и Джаспер уделил все свое внимание Генри. Когда палач задал Лорду первый вопрос и тот в ответ отрицательно мотнул головой, Джаспер приказал усадить пленника на скамью и связать ему руки за спиной. Когда это сделали, подручный принес пару Бродекинов и обвязал их вокруг ног допрашиваемого. Джаспер снова попросил назвать имена заговорщиков. Так и не получив ожидаемого ответа, палач взял первый клин и приложил его к ужасному устройству, где-то на середине голени. Взмахнул деревянным молотком, он наполовину вогнал дубовый треугольник между сдавивших ногу пленника досок. Генри завизжал, как раненый заяц. Дина крикнула: «Я с тобой, любовь моя!», в ту же секунду второй подручный хлестнул ее по лицу так, что она едва не лишилась чувств. Второй удар молотка полностью вогнал жуткий клин. Тело несчастного содрогнулось от боли и глаза выкатились из орбит. Когда забили шестой клин, Генри упал навзничь, потеряв сознание. Палачи долго хлопотали вокруг него, пытаясь ледяной водой и уксусом привести в себя, но их усилия не увенчались успехом. Узника развязали и положили на пол.
Сейчас Джаспер направился к Диане, которая дрожа смотрела на его приближавшуюся фигуру. Ее развязали и он сдернул с нее ветхую рубаху. Заметив белые капли застывшей спермы на ее лоне, Джаспер побагровел и заорал, что он отыщет тех, кто посмел развлечься с принадлежавшей ему одному пленницей и, что тем не поздоровится.
Женщину приволокли к дыбе, ее усадили на этот деревянный пыточный снаряд. Ее ноги зажили в колодках у подножия дыбы, а руки связали за спиной, тянувшуюся от запястий веревку привязали к мощному вороту. Джаспер снова спросил ее о заговорщиках, но несчастная Диана почти ничего не знала о планах своего мужа. Джаспер махнул рукой и ворот сделал шесть полных оборотов. Руки пленницы начали подниматься вверх и ее плечи стали выкручиваться из суставов. Она вскрикнула и ее чудесные груди мягко качнулись в такт ее движению. Палач снова спросил ее, но она лишь обречено взмолилась о пощаде. Джаспер показал два пальца и подручные закрутили тяжелые рукоятки, делая два новых оборота ворота. Красавица взвыла от боли в вывернутых плечах.
Когда Джаспер снова поднял один палец и ворот вновь повернулся, вид пленницы разительно изменился. Она побледнела, как полотно, на ее шее вздулись вены. Ее глаза покрасневшие и отекшие от рыданий, безумно вращались. Она судорожно вздохнула, когда Джаспер принялся ласкать ее крепкие груди, полностью выпятившиеся под давлением выломанных за спину рук.
Минут пять спустя, он снова показал один палец и ворот со скрипом повернулся. Диана истошно завопила, по ее телу прокатилась волна судорог. На всю камеру разнесся громкий хлопок и левая рука жертвы вырвалась из плечевого сустава. Ее тело повернулось налево, скрючившись в какой-то жуткой, неправдоподобной позе. Джаспер вновь задал ей вопрос о мятежниках, но что она могла ответить? Новый оборот ворота вывихнул ей правой плечо, она безжизненно повисла на веревке и на пол хлынула струя мочи. Лекарь внимательно осмотрел ее бесчувственное тело и крикнул палачу, что на сегодня довольно, если он не хочет, чтобы осужденная умерла под пыткой. Двое тюремщиков наступив одной ногой на грудь лежавшей женщины, грубо рванули ее за руки, чтобы их вправить. С ее все еще бесчувственно мужа сняли Бродекины, лекарь взглянул на него и заметил, что во время допроса ему сломали обе голени. Оба обнаженных бесчувственных тела оттащили в камеру, поставили туда кувшин с мутной водой и захлопнули дверь. Джаспер сказал, что завтра в пятницу, они продолжат допрос и отправился домой.
Когда он вышел, охранники решили поиздеваться над беспомощными жертвами. Все еще не приходящего в себя Генри приковали к стене и надели на него «пояс для наказаний», оставив несчастного у холодной каменной стены. Пояс был усеян железными шипами, их длины не хватало, чтобы проткнуть тело узника, но при его малейшем движении они впиться в его поясницу. Ноги Дианы зажали в двух колодках, почти полметра высотой, так что вес всего ее тела пришелся на крестец.
Через несколько часов женщина пришла в себя и увидела колодки, вытянувшие ее ноги. Еще не открыв глаза, она услышала слабые стоны мужа, прикованного к стене напротив. Полностью оправившись, она почувствовала, как резкая боль, словно раскаленная игла впилась в ее плечи. Боль была бесконечной, ее грудь мучительно ныла, поскольку грудные мышцы были растянуты этой дикой пыткой. Но больше всего она страдала от боли в пояснице, вдавленной весом тела в шершавые плиты пола. Из-за колодок она не видела, что именно сделали с ее мужем, но его стоны говорили ей, что это что-то ужасное. Чуть придя в себя, прерывающимся шепотом, он обратился к ней, пытаясь хоть немного утешить несчастную.
Диану мучила страшная жажда и вскоре она отыскала взглядом стоявший неподалеку кувшин. Хотя вода омерзительно выглядела и пахла, жажда была настолько сильна, что приговоренная даже не задумалась. Но когда она попыталась приподнять руку и почувствовала, что не может даже пошевелить ею, несчастная зарыдала, словно обиженный ребенок. Любое движение отзывалось мучительной болью в растерзанных плечах. Собрав все свои силы, она попыталась приподнять к губам кувшин, но тот выскользнул из ее ладоней и разбился. Когда вода разлилась по полу, она вскрикнула от отчаяния. Пытки превратили ее в замученное животное, она прижалась лицом к грязному полу и начала лакать эту мутную жижу.
Напротив, ее муж то и дело впадал в забытье. Он все еще сидел в той же позе, в которой его оставили надсмотрщики, любая попытка повернуться вызывала адскую боль. Его горло также пылало от жажды, раскачиваясь, он пытался наклониться и хоть немного утолить ее. Лужа растеклась совсем рядом с его боком. Его левая голень изогнулась под углом в 30 градусов, обе ее кости были перебиты. Правая нога на взгляд не изменилась, хотя ее кости тоже были сломаны в нескольких местах. Всю долгую бессонную ночь он провел, слушая стоны жены, лежавшей совсем рядом, сидя в луже собственной мочи.
Утром в пятницу солдаты распахнули дверь камеры и нашли обоих заключенных, плававших в собственных испражнениях. Диана не могла даже пошевелиться в колодках, а для ее мужа любое движение было столь мучительным, что он все время старался не шелохнуться. Стражники принесли несколько ведер воды и окатили беспомощные тела, чтобы смыть вонючие выделения.
Пришел Джаспер и прямо с порога потребовал назвать имена заговорщиков. Оба узника промолчали и он удалился, приказав притащить к нему Генри. Охранники расстегнули шипастый пояс и увидели, что острия глубоко вонзились в тело осужденного. Его лицо исказилось от боли, когда они слегка пошевелили его перебитые ноги. Как только пояс сняли, двое стражников подхватили его под мышки и начали поднимать. Генри заорал: «Нет… нет… аааааааааааааа!!, когда его размозженные ноги стали волочиться по грубым плитам пола. Его тело содрогнулось в таких судорогах, что солдаты едва не выронили его. Диана зарыдала, умоляя о пощаде, видя, как истошно вопящего от боли мужа, выносят из камеры.
Генри приволокли в другую камеру, где стояла низкая широкая скамья с парой колодок на каждом конце. Его лицо побагровело, когда его положили ни скамью и зажали лодыжки и запястья в колодках. Это движение отозвалось такой адской болью в перебитых голенях, что он обмочился, оросив себя и одного из тюремщиков, который выругавшись, отпустил ему звонкую оплеуху.
Джаспер ухватил допрашиваемого за ухо и наклонив его голову к себе, вновь задал ему ряд вопросов о мятежниках, но Лорд не проронил ни звука. Палач обернулся к подручному и приказал разжечь жаровню. Жуткую корзину пододвинули к узнику, так чтобы он мог видеть пламя и чувствовать жар раскалявшихся углей.
Генри понимал, что ему станет куда жарче, если он продолжит упираться. Он принялся молотить головой по деревянной скамье, пытаясь покончить с собой, но палач моментально сунул ему под голову мешок, набитый соломой, так что все рывки осужденного не могли причинить ему вреда.
Когда полчаса спустя, угли в жаровне уже жарко пылали, ее пододвинули, так, что всего полметра отделяли босые подошвы, зажатых в колодки, ног осужденного от шипевшего пламени. Хотя с перебитыми ногами Генри и так не мог увернуться от языков огня, колодки сделали любую подобную попытку вообще невозможной. Подручный принес ложку и миску с жиром и принялся мазать им подошвы пленника, словно гуся перед жаркой. Затем очень медленно, сантиметр за сантиметром, жаровню начали придвигать к ногам пытаемого. Вскоре жар стал невыносимым и смазанная жиром кожа начала шипеть и потрескивать. Из глаз Генри потекли слезы и он от боли замотал головой из стороны в стороны.
Джаспер не торопился придвигать жаровню, любуясь, как ноги несчастного медленно поджариваются. Когда языки пламени оказались в 15 сантиметрах от ног узника, он напряг скованные над головой руки, чтобы попытаться отодвинуть ноги от огня. Этот рывок отозвался жуткой болью в перебитых голенях, но все же это было лучше, чем терпеть жар корзины с углями. Когда палач пододвинул жаровню прямо к ногам истязаемого, несчастный истошно завопил, рванулся изо всех сил и бесчувственно распростерся на скамье.
Джаспер быстро убрал жаровню в угол комнаты. Было самое время пообедать, увиденное не испортило его прекрасного аппетита. Выходя в коридор, он крикнул лекарю, чтобы тот привел узника в сознание, дабы было можно продолжить допрос.
В два часа дня, Джаспер вернулся и увидел Генри в полном сознании, визжащего, как поросенок. Осмотрев ноги пленника, палач нашел, что на них вздулись крупные пузыри ожогов. Это ему понравилось, он знал, что вторая степень ожогов, когда кожа покрывается пузырями куда мучительней третьей, когда она сгорает, но одновременно разрушаются и нервные окончания. Джаспер вновь задал несчастному успевшие надоесть ему вопросы, но в ответ услышал только слабые стоны. Тогда он повернул лицо мятежника, чтобы тот мог увидеть, как в углях жаровни раскаляются два железных прута.
Через несколько минут железо было готово и Джаспер в последний раз предложил Генри одуматься, но тот не проронил ни звука. Подручный вытащил железные клещи и приказал пленнику высунуть язык. Тот замотал головой и стиснул зубы, но удар по мошонке заставил его взвыть от боли. В это время подручный ухватил клещами язык и, едва не вырвав вообще, вытянул его изо рта. Заплечных дел мастер прижал к языку раскаленный докрасна прут. Приговоренный заорал и чуть не откусил собственный язык судорожно сжавшимися челюстями. Запахло горелым мясом и теперь изо рта Генри доносились лишь свистящие, нечленораздельные стоны.
Палач приказал подручному держать голову осужденного, так чтобы лицо смотрело точно в потолок. Краем глаза Генри видел, как Джаспер достал из жаровни второй прут и поднес его к лицу узника. Улыбнувшись, истязатель сказал: „Правый“ и подручный щипчиками захватил его правое веко и отодвинул его вверх, открывая глаз. Несчастный попытался вырваться, но Джаспер хорошо знал свое дело и медленно поднес светящийся в полумраке застенка конец прута к его правому глазному яблоку, которое зашипело от жгучего прикосновения. Даже теперь, когда обожженный, распухший язык почти полностью заполнил рот пленника, его истошный крик ужаса и боли прокатился по камере, отразившись от сырых каменных стен. Он с такой силой рванул головой, что оба подручных не смогли ее удержать. На месте глаза зияла опаленная дыра. С этим последним воплем бывший герцог снова погрузился в глубокий обморок.
Проведя какое-то время в тщетных попытках привести его в себя, Джаспер приказал швырнуть его обратно в камеру и приковать к стене. Теперь он направился прямо к прекрасной Диане, которая вскрикнула от ужаса, видя его. Она забила ногами, пытаясь вырваться, но солдаты заломили ее бедные руки и вытолкнули в темный коридор. Ее привели в достаточно просторную комнату двумя этажами ниже уровня земли. Воздух внутри пропитался едким запахом кала, мочи и рвоты, тусклый свет чадящего масляного светильника освещал камеру пыток. В центре застенка была лестница, лежавшая на двух больших бочках. Прямо под ней проходила сточная канава, заполненная грязной водой и человеческими испражнениями. Диану грубо подтолкнули к лестнице и опрокинули на нее. Ей прижали руки к бокам и всю опутали толстой веревкой. Стежки больно впились в тело, опоясав ее поверх плеч, врезавшись в груди, обвив каждую ногу развели в стороны бедра и, спустившись ниже, притянули каждую лодыжку к ступенькам лестницы. На ее голову одели деревянную коробку, открытую сверху, сделавшую невозможным ее любое движение. Широкая кожаная лента легла на лоб и плотно прижала ее голову к основанию короба.
